«Счастливый талисман» Пугачевой
Однажды пригласили меня на «Золотой Орфей», но уже не в качестве участника, как несколько лет назад, а как почетного гостя. Отказываться не имело смысла, это было почетное, лестное предложение, поэтому я с готовностью согласился и поехал.
Но я хочу рассказать не об этом, вернее, не только об этом. В этот раз на международный фестиваль «Золотой Орфей» (1975) от нашей страны должна была поехать еще мало кому известная, но безумно талантливая исполнительница, которой еще только предстояло всех убедить в своей безусловной исключительности, — Алла Пугачева, которой было тогда чуть больше двадцати пяти лет.
…До «Золотого Орфея» у Пугачевой был уже один хит «Посидим, поокаем», который она исполняла в своей своеобразной манере. Уже по одной этой песне можно было разглядеть ее необыкновенную харизму и артистичность. Поэтому конкурс «Золотой Орфей» можно назвать определенной лакмусовой бумажкой, который и должен был определить ее будущее. Ей предстояло либо вернуться с победой и прогреметь на весь Союз, либо опять ждать счастливой возможности заявить о себе, которая, кстати, может так и не представиться.
…Помню, как наша яркая и неординарная Алла взбудоражила кровь доброй половине нашей мужской «делегации» на этом конкурсе. А один «добрый молодец» без лишних церемоний бесцеремонно дал ей понять, что не прочь завязать и более близкое знакомство. Алла тут же ему при всех дала отпор, причем обращалась она не к нему лично, а ко всем сразу:
— Мальчики, мы сюда работать приехали или шашни крутить?! Представьте, что здесь нет ни мужиков, ни баб, а исключительно товарищи по работе, то есть коллеги. Договорились?
Подобное категоричное заявление, да еще на виду у всех, мгновенно отрезвило кавалера, да и других невоздержанных товарищей, которые сразу же спасовали:
— Аллочка, конечно-конечно, никаких проблем! — пошли на попятную донжуаны. — Обещаем полный покой и неприкосновенность. Не нервничай, готовься, а мы тебя всегда поддержим.
Выступала Алла на «Золотом Орфее» с песней «Арлекино», которая, честно говоря, до этого была ничем не примечательна, пока ее аранжировкой не занялся Павел Слободкин. Благодаря ему песня получилась просто взрывной, а зал после ее исполнения стонал от восторга! Но, кажется, больше всех удивлен был грандиозным успехом сам автор Эмил Димитров, который совсем не претендовал на мировую славу.
После номера Пугачевой фестивальный конкурс можно было считать закрытым, потому как вряд ли у кого остались сомнения, кто уедет на родину с Гран-при.
В последний день фестиваля должен был состояться заключительный концерт, где обычно выступают победители, а затем — приглашенные музыканты из разных стран (почетные гости), в том числе и я.
Последним выступал Карл Уейн из Великобритании — обладатель первой премии. После его исполнения зал ревет, требует Уейна на бис. В это время идет подготовка к выходу на сцену Пугачевой. Подготовка сложная, требующая определенной технической точности. На сцену она должна была опуститься на гигантской механической руке.
Зал продолжал рукоплескать, поэтому Уейн решается на еще одно исполнение, но его мысли, естественно, не может прочитать техобслуживающий персонал, который руководит этой машиной, т.е. «рукой». Как только тот, кто управляет ей, услышал, что аплодисменты стихли, он начал свою работу. Гигантская рука, на которой эффектно стоит Алла, медленно опускается на сцену. В это время Уейн берет первые ноты, а персонал, поняв свою оплошность, как ни старается вернуть Аллу опять за кулисы, терпит неудачу. Так она и продолжает медленно опускаться под нежную песню англичанина. Ситуация патовая, за кулисами настоящая паника, мы все в ужасе. Кроме того, Уейн остается в неведении, что творится у него за спиной, пока телеоператор перед ним знаками ему не показывает обернуться назад, что тот и делает. Даже представить не могу, что он испытал, увидев неожиданно позади себя на той же самой сцене другого исполнителя.
На удивление, среагировал он мгновенно. Продолжая петь, медленно подошел к Алле и как ни в чем не бывало галантно подал ей руку, чтобы помочь сойти с этого импровизированного «пьедестала». Мы за кулисами обмерли от волнения и в гробовом молчании наблюдали за развитием событий. Пугачевой предстояло в считаные секунды решить, как себя вести дальше: удалиться за кулисы или остаться на сцене. И то и другое решение было сомнительным. Уейн же, чтобы выйти из создавшегося, мягко сказать, неловкого положения, продолжает петь, но уже обращаясь к Аллочке, будто ей адресует свою «серенаду». Но мы понимаем, да и Алла наверняка, что будет странно выглядеть, если она вот так на протяжении всего исполнения останется стоять рядом с ним, как немое изваяние. Поэтому Алла мягко удаляется в глубь сцены и садится там на ступеньки. Уейн, показалось, вздохнул с облегчением, но, завершая свою песню, опять подходит к ней, закольцовывая сюжет и как бы подчеркивая, что Алла здесь не по нелепой случайности, поет ей заключительные строчки. Но Уейн не знал Аллы, ведь она не тот человек, который все время идет на поводу! Вдруг она уверенно берет у него из рук микрофон и сама поет заключительную строчку: «О, май лав!»
Зрители визжат и аплодируют минут десять. Даже Уейн, казалось, остался в итоге доволен этой импровизацией. Публика посчитала весь этот чудовищный сбой в программе вполне удачной режиссерской находкой. Пугачева так и осталась на сцене, а вот Уейн ушел и без помех дал ей исполнить хит этого фестиваля — «Арлекино». Когда же Алла оказалась уже за кулисами, мы чуть не задушили ее в объятиях и поздравлениях. Что и говорить, уже тогда Алла показала себя неординарным человеком и одаренной артисткой. Мы, ее коллеги, как и зрители, были в полном восторге.
Аллочка потом еще долго называла меня «мой счастливый талисман». Даже когда она через несколько лет отправилась в Сопот, она очень обрадовалась, узнав, что и меня туда пригласили опять в качестве почетного гостя. «Теперь я просто обязана победить!» — со смехом говорила она. И оказалась права: ей единодушно присудили первое место за яркое, живое, глубокое исполнение песни «Все могут короли!».
Как Леонов запал на американских проституток
В 1980 году Лейк-Плэсид стал столицей зимних Олимпийских игр. Для поддержки наших спортсменов отправили в США и нас — ведущих деятелей культуры. Тогда и правда без артистов не обходилось ни одно значимое событие, ну, да современники помнят.
В этот раз компания подобралась отличная: Иосиф Кобзон, Владимир Винокур, Левон Оганезов, Людмила Сенчина, Евгений Леонов и ваш покорный слуга.
Мужчин, кроме Евгения Леонова, поселили в один четырехместный номер. Было ощущение, что мы живем в общаге. Но, что поразительно, несмотря на все неудобства, было весело, или, как говорят сейчас, прикольно. Ну, еще бы, такие люди, да в одном номере.
Жили мы, как в большой коммунальной квартире, по утрам занимая очередь в ванную комнату. Иосиф Кобзон в силу своего «отеческого» характера сразу взял на себя заботу об остальных членах команды. Поднимался он раньше всех — тихо, стараясь никого не разбудить. Быстро приводил себя в порядок, собирал на стол из тех запасов, которые мы по обыкновению советского человека привезли с собой, и уже будил нас своим зычным голосом:
— Подъем, сынки! Завтрак на столе. Кто первый попадет в ванную, тот молодец! Остальные не отстают, занимают очередь.
Кипятильники, чай, кофе, колбаса из дома — вот сервировка нашего стола. Быстрый завтрак — и быстрее на автобус, который отвозил нас на спортивную арену, где нам полагалось поддерживать и воодушевлять наших спортсменов.
Из этой поездки всегда вспоминается много историй. Помню, как нас повезли на микроавтобусе по злачным местам Нью-Йорка. Выходить нам не разрешали, да мы и сами опасались, мало ли кто или что подстерегает советского человека на этих недружелюбных улицах. Яркие неоновые рекламы, анонсы порнографических спектаклей, казалось, все направлено на то, чтобы смутить неискушенную душу простого советского артиста…
В автобусе я, казалось, совсем задремал, наблюдая, как мелькают огни больших улиц перед глазами. Как вдруг меня в чувство привел чей-то дикий мужской крик.
— Проститутки! Смотрите, проститутки!
Я кое-как разлепляю глаза и вижу, что Евгений Леонов, да и не только он, прилипли к стеклам и что-то там высматривают. Смотрю, вдоль дороги, а больше всего на пересечении дорог, стоят откровенно одетые девушки и явно не автобус ждут. «Так вот вы какие…» — пронеслось, наверное, в голове у каждого. В СССР тогда не только проституток не было, но и секса, по признанию наших политиков. Я, наглядевшись в окно, готов был прикорнуть, как вдруг опять Леонов кричит:
— Водитель, тормози, тормози! Мне нужно поближе ознакомиться с чуждой нам культурой.
— Чего? — не понял наш доверенный человек из посольства.
— Чего-чего! На проституток хочу посмотреть поближе, вот чего. Когда еще доведется… — обиженно сказал Леонов, а глаза смеются.
— Из автобуса не стоит выходить.
Повисла напряженная тишина.
— Так уж и быть, мы притормозим, — примирительно вдруг сказал человек из посольства. — Можете открыть окно. Но лучше не выходить! Вы же не знаете их, а мы знаем. Сейчас как мухи облепят, не отвяжешься!
Как только машина остановилась, Леонов вскакивает со своего места и резким движением открывает… дверь! Все аж обмерли. Но он и не думал выходить, а, встав на автобусную приступку, как крикнет, что есть силы:
— Эй! Американские проститутки! Пламенный привет вам от советских кинематографистов и артистов!
И всё! Прыгнул на свое место, и мы укатили, но хохотали еще всю дорогу под укоризненные взгляды человека из посольства.
Вообще, Евгений Леонов если не сам генерировал забавные ситуации, обладая грандиозным чувством юмора, то тогда всякого рода нелепицы сами находили его.
В том же Лейк-Плэсиде к нашей компании, которая в этот раз вела себя законно, даже чужие места не занимала, вдруг опять подходит полицейский:
— Откуда вы прибыли?
— Из Советского Союза, русские мы.
А коп стоит, улыбается, смотрит на нас во все глаза, но однозначно, что больше всех его интересует Леонов. Хотя взгляд его и дружелюбный, видно, что Евгению Павловичу некомфортно под ним.
А тот все так же, продолжая улыбаться, показывает на необъятную лисью шапку Леонова:
— Вот это шапка! Никогда такую не видел. А кто этот человек?
— Это наш знаменитый артист театра и кино.
На что полицейский прямо расхохотался нам в лицо.
— Да что вы мне говорите?! Какой артист? Кто? Он? Да у него лицо агента КГБ. Они у вас там все такие.
Мы все наперебой стараемся переубедить чересчур любопытного копа. Непонятно, удалось или нет, но в конце концов он решил оставить нас в покое, но не лисью шапку.
— Шапка супер! А знаешь что, продай мне ее. Переведите ему, не хочет ли он продать мне это чудо! Сто долларов за шапку!
— Не-не, — заупрямился Евгений Павлович, — а я как же? У меня лысина мерзнет.
— Ну хорошо, — решается коп, — двести даю!
— Не-е-е, и за двести не отдам. Холод у вас вон какой стоит.
Так и не продал шапку. Полицейский подозрительно на него зыркнул, наверное, так и не поверил, что артист. Только кагэбэшник может обладать такой выдержкой, чтобы не продать шапку за баснословную сумму.
История могла бы тем и закончиться, если бы сам Евгений Павлович не вспомнил об этом в одном из дорогих магазинов, надеясь купить подарки, сувениры.
Евгений Павлович застыл около манекена, одетого в феерическое платье.
— Ох, вот бы моей жене такое платье! — говорил Леонов, обходя манекен кругами. — Ах, как бы она в нем шикарно выглядела. Платье точно для моей Ванды сшито.
Евгений Павлович уже просит завернуть, как взгляд его падает на ценник.
— Это что ж такое творится! — взмахивает он руками, не в силах поверить в три цифры, указанные на ценнике.
Тут он и вспомнил о своей лисьей шапке и пожалел, что не продал ее полицейскому. Ведь артисту на всю поездку полагалось не больше девяноста долларов, от которых, естественно, остались уже одни гроши.
— Сдалась мне эта шапка! Лисья! Купил бы потом пыжиковую… эх, — махнул он рукой. Сильно расстроился наш Евгений Павлович, а на свою шапку долго еще смотреть не мог.
Читайте наши новости первыми — добавьте «МК» в любимые источники.
Источник: mk.ru
