Один из трагически погибших в 90-х годах бардов мечтал вернуться в Россию, когда она станет «страной не дураков, а гениев». А гений, по Пушкину, как известно, «парадоксов друг».
Из этих двух посылок напрашивается вывод, что время оно наступило, так как, судя по социологическим исследованиям, россияне достаточно массово демонстрируют парадоксальное сознание. Например, в принципе поддерживая рыночную экономику, более половины их называют бизнесменов, банкиров и других представителей рынка жуликами, бандитами, которых через одного надо сажать в тюрьму. И примеров такого мышления можно привести немало. Что же за каша варится у человека в голове и как это отражается на нашем общественном бытии? Член-корреспондент РАН Жан ТОЩЕНКО, который уже более двадцати лет занимается темой парадоксального сознания, рассказывает об этом феномене.
— Жан Терентьевич, поэт строкой «и гений, парадоксов друг» давал читателю понять, что такой строй сознания свойствен, прежде всего, выдающимся личностям…
— Нет, это не так. Одновременное исповедание взаимоисключающих ценностей свойственно также и самым обыкновенным людям, и массовому сознанию, особенно в турбулентные моменты истории. Социологи эти формы заметили в исследованиях общественного сознания конца 80-х — начала 90-х годов прошлого века. Например, по политическим проблемам люди занимали социалистические позиции, а в экономике отстаивали рынок, будучи при этом искренни и там, и здесь. То же касалось правового, религиозного, культурного сознания. Возникли вопросы: почему в одном человеке уживаются противоречащие друг другу мировоззренческие убеждения? Является ли это характеристикой времени или некоей константой, присущей всему человечеству на разных этапах его развития?
Философ, физик, математик Блез Паскаль еще в XVII веке обратил внимание на то, что человек, будучи венцом творения природы, в своем повседневном бытии нередко преследует абсолютно низменные цели. Вчитайтесь и вслушайтесь в его слова: «Что за химера этот человек? Какое новшество, какой монстр, какой хаос, какой узел противоречий, какое чудо! Судья всех вещей, слабоумный земной червь; носитель истины, клоака недостоверности и ошибок; слава и хлам Вселенной…. Узнай же, гордец, каким парадоксом являешься ты для себя! Смирись, бессильный разум, замолчи, глупая природа; узнайте, что человек бесконечно превосходит человека!»
— Позже ту же мысль выразил поэт Державин: «Я царь — я раб — я червь — я бог!».
— Да. Парадоксальность сознания всегда присуща человеку. Но в периоды общественных перетрясок и коренных ломок она неизмеримо обостряется, приобретает огромные размеры, которые могут перерастать из проблем одного человека или небольшой группы граждан в проблемы всего общества.
— А почему парадоксальность — это проблема?
— Потому что от этого зависит поведение человека или группы в обществе. Научное исследование парадоксов позволяет познать реальные противоречия в сознании и поведении людей, получить более полную и объемную информацию о происходящих в социуме процессах. Это нужно, чтобы предотвращать переход замеченных симптомов социально-политического отчуждения государства от общества в необратимый хронический характер.
— Есть ли связь между таким свойством сознания и расщепленностью личности? Верно ли утверждение, что чем человек образованнее, тем он менее целостен и более склонен к проявлению парадоксального сознания? И, например, мировосприятие неграмотного крестьянина позапрошлого века было гораздо целостнее, чем у интеллигента нашего времени?
— Это не обязательно. Единство мировоззрения и поступков, в общем-то, присуще и простым людям, и образованным. Другое дело, что, чем образованнее человек, тем чаще он сомневается, ибо в силу широты кругозора имеет дело с большим объемом информации. Он представляет, как сложен и противоречив мир. Важно понимать, что парадоксальность свойственна не только массовому сознанию, но и людям, принимающим решения на самом высшем уровне. Это иногда объясняет кажущуюся нелогичность действий власти.
— То есть «они же люди»?
— Примерно. Мы все встречаемся с тем, что с высоких трибун провозглашаются одни нормы, а в реальности люди сталкиваются совершенно с другими. Есть такой критерий, по которому человек судит о правильности устройства общества, как справедливость. Общий в том смысле, что им руководствуются все, хотя понятие о нем у каждого свое. В нашей стране он сейчас очень размыт, поэтому когда речь заходит о такой материи, люди часто или затрудняются сформулировать свои ощущения, или отвечают парадоксальным образом. Они видят неравномерное распределение доходов и национального богатства и в силу того, что это не согласуется с их представлениями о правильном миропорядке, хотят найти выход. Но выход, как видно из приведенного мной примера, не может быть принят к руководству в действиях. Не бывает рынка без субъектов рынка. Принимаете рынок — принимайте и их.
— Вероятно, они верят в существование «хорошего» рынка, где никто ни на ком не «наваривает». Мешает ли эта раздвоенность массового сознания правящему классу?
— Мешает. Лозунг социальной ответственности бизнеса, выдвинутый нашей властью, показывает, что ей не все равно, как он воспринимается россиянами. Действия Ходорковского по электронному оснащению школ, как и другие примеры благотворительности олигархов, тому свидетельство. Акулы капитала хотят иметь «человеческое лицо». Другое дело, что выделяемые ими карманные деньги не решают проблемы неравенства, поэтому многими воспринимаются как пиар-ходы и рекламные трюки.
— Один федеральный телеканал пытался позитивно показать капитанов бизнеса. Начали с Владимира Потанина, которого зрителям преподнесли трудягой в сапогах и строительной каске на олимпийских объектах в Сочи, но отзыв аудитории и критика в соцсетях вынудила свернуть проект.
— Все эти переодевания шиты белыми нитками. Людей не обманешь. Реальным шагом к уменьшению неравенства в доходах является отказ от плоской шкалы налогов и переход к прогрессивной. Как в Швеции, Великобритании и других странах, на которые мы равняемся. Там чем человек богаче, тем больше платит. А у нас 13 процентов. Отсюда — дикое обогащение одних и обнищание других. В 2008-м, кризисном, году в России было около 70 олигархов, а теперь более 100. Первотолчком майдана в Киеве стало острое восприятие украинцами вопиющих нарушений социальнойсправедливости и чрезмерного неравенства в обществе. То, что недовольством воспользовались определенные силы, — дело другое.
— Как это связано с парадоксальностью?
— Это связано с сознанием правящего класса. Он-то считал, что мудро поступает и дело до майдана не дойдет. Я помню, как Егор Гайдар при его выдвижении на пост премьера искренне говорил о своем желании обеспечить народу счастливую жизнь. Но дела его этому противоречили.
— Ну здесь, возможно, была политическая уловка, а не парадоксальное сознание.
— Не соглашусь. Никто же из реформаторов первой волны не говорил, что будет насаждать дикий капитализм. При этом они действовали методами монетарной экономики. Даже сегодня, когда 90-е годы воспринимаются критически, в экономике, по сути, сохраняется тогдашний курс, хотя и в смягченном виде. Это ведь парадоксальное противоречие.
— Как, впрочем, и то, что продекларированный главой государства призыв за два-три года совершить индустриальный рывок наталкивается на нежелание части бизнеса мобилизовываться.
— А это означает реиндустриализацию. Где она? Слова «мобилизация», «инновация», «модернизация» нередко используются для спекулятивных целей. В свое время я как социолог работал на «Сибтяжмаше», одном из крупнейших машиностроительных заводов страны. Он выпускал станки. Их в то время СССР производил 70 тысяч штук (сейчас — 3 тысячи) в год. Даже один завод такой мощности за три года не построить, а нам их надо много. И новый технологический уклад не создашь за это время.
— Но можно начать. Скажите, а в отрицании советского периода и в употреблении свойственной ему стилистики мобилизационных лозунгов нет чего-то парадоксального?
— Ответ в вопросе. Как «мобилизовать» все ресурсы, когда основным национальным доходом и богатством распоряжаются негосударственные структуры? От 60 до 80, по разным данным, процентов нацдохода — в руках частных лиц. В помощь плоской шкале налогов привлекаются еще и серые схемы. От них много не возьмешь. К тому же наше предпринимательство формировалось в условиях залоговых аукционов, когда за бесценок отдавались отдельным людям огромные богатства. Этот родовой порок тоже психологически давит. Олигарх Каха Бендукидзе, ныне покойный, рассказывал, что купил «Уралмашзавод», уникальный завод заводов, по цене московского склада.
— Присуще ли парадоксальное сознание представителям того «креативного» класса, который выходил в 2011 году в Москве протестовать?
— Несомненно. Это не андеркласс, а достаточно устроенные в жизни и мыслящие люди. Они понимают зыбкость их сравнительного благополучия и хотели бы участвовать в управлении страной. Само собой, что их недовольство на руку тем силам, кто имеет определенные политические цели. Обычная история. То, что этот слой общества очень часто служит дрожжами для социального брожения, не удивительно. В молодости я часто видел на производстве рационализаторов. Они приставали к руководству предприятий, надоедали, требовали каких-то действий и слыли неуживчивыми, неудобными. Но при всех издержках они давали толчок развитию. В США творческая энергия такой категории населения локализуется в бизнесе, в котором очень легко опробовать любую идею, которая пришла в голову. Из ежегодно открывающихся бизнесов выживает 5-7 процентов, но этот постоянный механизм мобилизации чего-то нового достаточно отрегулирован и служит на благо обществу.
— Раз мы строим капитализм, почему власть не создает такие же условия для бизнеса у нас?
— Да, это и алогично, и парадоксально. Мелкий и средний бизнес не поддерживается, а давится. Может, потому, что с него легче стрясти налоги, чем с крупного, который уводит доходы либо в офшоры, либо так их отоптимизирует, что к нему не подкопаться.
— Когда мы говорим о сфере политики, как на нее реагирует парадоксальное сознание?
— Политические парадоксы — это отдельная группа. Они связаны с тем, что стремление общества к демократии в 90-х годах (многопартийность, свобода слова, свобода совести и т.д.) обернулось жесточайшим разочарованием и недоверием к ее инструментам. Свыше 90 процентов населения не доверяет партиям, 75 — СМИ. Особенно парадоксально выглядит отношение людей к политической власти — при высоком рейтинге Президента России низким остается доверие к правительству, суду, прокуратуре, милиции. Выходит, что деятельность главы государства мало или совсем не коррелирует с работой прямо подопечных ему официальных структур.
— Отрицая в целом опыт советизма, наша власть при этом пытается возрождать некоторые его формы, будь то сфера организации молодежи, либо кадровой политики, либо организации дружин по охране общественного порядка. Нет ли в этом раздвоенности сознания?
— Наверное, есть. Ну как можно революцию 1917 года назвать трагедией? Даже покойница Новодворская, имеющая либеральные убеждения высшей пробы, признала однажды, что, как ни крути, большевики угадали то, чего хотело большинство народа. Именно поэтому и получили массовую поддержку населения. Хочу отметить, что в СССР была достаточно развитая производственная демократия в промышленности и, в частности, очень четко отработана линия выдвижения инженеров, мастеров. Бестолковый не имел шансов стать начальником смены, цеха, тем более директором завода. Как социолог, я наблюдал за карьерным ростом людей на производстве и мобилизацией в самом деле лучших из них.
Что касается реанимации форм прошлого, то опять же надо считаться с историческими условиями. То, что работало в одних, в других выглядит очень странно.
— Может ли религия сегодня выполнять ту же роль, какая отводилась ей в позапрошлом веке?
— Думаю, что для отдельных общественных групп может, но не для всего народа. В социологических исследованиях мы спрашиваем: «Вы православный человек?» Положительно отвечают 4/5 славянского населения. Я и сам так же отвечу, так как принадлежу к своему народу, своей культуре, отдаю должное тому, что она опиралась на православные основы в cвоем историческом развитии. На вопрос: «Верите ли вы в Бога?» — отвечают «да» уже 50-55 процентов. А обряды соблюдают лишь 7-8. Парадоксальность сознания здесь я вижу в том, что, как образно отметил один мой коллега, при советской власти был замутнен атеизм, а вера была очищена, ныне же, наоборот, замутнилась вера, а атеизм очистился. Расколотость сознания пронизывает все сферы — и экономическую, и политическую, и культурную, и правовую. Все за диктатуру закона, но в обиходе позволяют себе систематические его нарушения.
— Так стоит ли бороться с этим, преодолевать ее?
— Безусловно. Парадоксальность, о которой мы говорим, проявляется, во-первых, в аномии, которая характеризуется разложением существующих ценностей в связи с невозможностью для большинства населения реализовать продекларированные цели. Во-вторых, во фрустрации — крайней степени растерянности из-за того, что прежние нормы и ценности перестали действовать, а новые не сложились. Это может толкать человека на противоправные пути их достижения и вовлекать в экстремизм.
Если половина населения считает, что страна движется в нужном направлении, а другая половина — ровно наоборот, значит, народ расколот. Это не помогает, а тормозит развитие. Зная причины, почему люди считают, что страна развивается в неправильном направлении, можно (и нужно!) принять экономические, правовые, культурные, социальные меры для погашения или уменьшения убежденности людей по такому параметру. Никакие реформы не будут иметь успеха, если власть начнет какие-то шаги, не считаясь с мнением людей. Недовольство станет копиться и рано или поздно прорвется неконтролируемыми стихийными действиями, нарывом майдана или какой-нибудь «цветной революции».
Парадоксальность сознания неисчерпаема и неизбежна. Речь идет об уменьшении ее степени и снижении тех ее моментов, которые обозначают жизненную позицию человека. Она по большому счету для каждого определяется ответом на ключевой вопрос: есть ли в обществе справедливость? У этого понятия много параметров, и если даже не по всем, но по основным, характеризующим жизнь человека, вопросы будут решены, парадоксальность уменьшится. А это обеспечит стабильность общества и возможность его успешного развития. В такой ситуации принципиально важное значение приобретает требование к политической власти — уметь слушать и слышать людей. Ибо, как справедливо утверждал английский историк и философ Карлейль, революция совершается не на баррикадах — она происходит в умах и душах людей.
Жан Тощенко
Источник: russia-today.ru