На праздновании шестидесятилетия, вместо того чтобы славословить и кланяться во имя «оправдания доверия» и т.п., он резко высказывается о том, что нет большего позора для матери-Руси, чем покупать хлеб за рубежом. Ведь по-настоящему человеческий, писательский подвиг это не только победы и успехи – это честное признание поражения, признание истины невзирая ни на что. Писатель Абрамов доказал данное своим трудом, обозначив огромный – пятидесятилетний(!) – исторический «перевал» РСФСР, Советской России, СССР – от 20-х к 70-м годам.
Юношески-идеалистический рассказ «Могила на крутояре» о захоронении красных партизан. Цикл народно-философских исповедальных повествований «Трава-мурава»: «мужество надо упражнять, иначе оно ржавеет». «Дела российские» с подстрочником: «…чтобы спереди была баба, а со спины лошадь». Раскулаченная Василиса Прекрасная из «Деревянных коней». По́ля Открой Глаза, с четырнадцати лет «у пня», старая дева Полина из одноимённого рассказа. Катерина из «Бабилея», прожившая «век с телятами», – выглядящая в 50-летний «бабилей» лучше, чем её дочери.
Всё это женский, количественно огромный, надрывно-некрасовский «малый эпос» Фёдора Абрамова о терзаниях и преодолении, неимоверной борьбе за детей, семью, дом. О том, что Россию спасли и вытащили-выходили из бед и войн святые бабы, великие русские женщины, страстотерпицы и великомученицы.
Вместе с ними, тягостно выстраданными героинями, и сам Абрамов редко оттаивал в своих текстах, по мнению критики, – слишком дорогой душевной ценой они ему достались, жгучие эти слова и фразы. Даже в сказке, увы, не давая читателю счастливого конца («Жила-была сёмужка»). Стоическим примером для себя считая житие опального протопопа Аввакума, прочитанного на склоне лет. Заключая в неизбывную печаль многочисленных историй «высший урок и высшее оправдание» бога, вселенной, разума.
Интересна авторская перекличка 70-х гг. прошлого века между, так сказать, прозами Абрамова и ныне здравствующего великолепного молдаванина Иона Друцэ, недавно отпраздновавшего 85-летний юбилей:
«Вообще-то говоря, чутуряне даже и не строят себе дома, как это водится в других краях, – чутурянин вырывает его из своего существа, приучая свой домик дышать его дыханием, радоваться его радостям, терпеть его мукой терпения, и только одна тайна остаётся недоступной чутурянам: насколько они сами немногословны, настолько болтливыми рождаются построенные их руками дома… Перебивая друг друга, эти домики расскажут массу интересных вещей…» – звучит абрамовский отзвук в романе Иона Пантелеевича «Бремя нашей доброты».
Так же и у самого Абрамова – его дома из тетралогии «Братья и сёстры» по-гоголевски рассказывают читателю о своих жителях: дом, обитель – живое существо. Оно печалится, упрекает, радуется, рождается, умирает.
Знаете, роман «Дом» я бы вполне, пусть и с натяжкой, сравнил с фильмом «Дом» Олега Погодина (2011) постановкой вопроса о природе человеческого естества, «начале всех моих начал», как говорил Твардовский. (Хотя сюжетных совпадений, естественно, немного.) Но я о другом – о русскости, пресловутом русском мире, русском чуде, «русской планете», каковую «бульдозером не своротишь». О непокорности, стоицизме и… безнадёге.
А героя фильма, преступника в исполнении Сергея Гармаша, ничтоже сумняшеся сравнил бы с абрамовским Калиной Дунаевым, красным партизаном, так же не ангелом, зажёгшим внезапной страстью юную душу шестнадцатилетней Евдокии в 1920-м году. И которая прошла за неугомонным непоседой-мужем по всей Руси-матушке, «всю Расеюшку, всю Сибирь наскрозь прошла-проехала»: от Сталинграда – через киргизскую степь – на Магнитку и колымский ГУЛАГ. Не зря Абрамов называет жизнь, бытие Евдокии «житием» великомученицы.
Критика сравнивала погодинский «Дом» с «Тихим Доном» Шолохова, кумиром и вдохновителем творчества (да и кандидатской диссертации к тому же) Фёдора Абрамова. Я бы сказал, немного не добрав, не доплыв в интерпретации кинематографических смыслов до книги «Дом». В которой, равно и в фильме, гаснет множество жизней. Гаснет природа-естество, люди, прожекты, деяния. Сгорают-рушатся избы, умирает любовь, страсть, родители, учителя. Почиет и сам дом как ощущение, олицетворение души: «…Дома не было. В синем небе торчала какая-то безобразная уродина со свежими белыми торцами на верхней стороне…»
«Хорошо поклониться святыне. Человеку это нужно в любом возрасте, в любом звании. И завидую, безмерно завидую тем, кто может постоять с обнажённой головой у могилы своего любимого учителя… – И далее, утверждает Абрамов, ключевое: – Утрата связей человека с животными, с землёй, с природой может обернуться очень серьёзными последствиями. Потому что земля, животное, общение с ними – это один из главных резервуаров, из которых черпается человечность… исчезнут эти отношения, доброты и… повторяю, неизвестно, чем это кончится. Не отразится ли это вообще на самой природе человеческой и не поведёт ли к каким-то очень серьёзным и непредвиденным изменениям национального характера?» Ф. Абрамов (1920 – 1983)
Игорь Фунт
Источник: echo.msk.ru
