Европейский рынок сбыта энергоресурсов является желанным для большинства производителей означенных ресурсов. За счет своего колоссального объема, долгосрочных перспектив и безусловной платежеспособности ЕС. Желанным, но не единственным, азиатские рынки отличаются растущими потребностями и большей стоимостью за доставленный кубометр нефтяного эквивалента. Евросоюз вынужден импортировать все виды топлива – от урана для АЭС до газа, нефти, продуктов ее переработки и даже угля. Именно угольные генерирующие мощности на территории ЕС подлежат первоочередному переводу на другие виды топлива – на природный газ, на возобновляемые источники энергии, на гидроресурсы и т.д.

Увлечение «зеленой» энергетикой нашло свое отражение и в стратегических планах Евросоюза. Согласно новой редакции «Политики по защите климата и развитию энергетики ЕС до 2030 года» планируется увеличить долю возобновляемых источников энергии до 28 %. Оставив ядерной энергетике нынешнюю долю в 27 %. Соответственное, сжигаемому топливу к 2030 достанется 45 %. В процентах концепция выглядит достойно, перспективно и красиво.

Лукавство сих планов заключено в том, к возобновляемым видам энергии относятся и дрова, и солома, и хворост. Не говоря уже об электричестве, выработанном за счет вращения турбин ГЭС. Кроме того, евроконцепция описывает производство энергии внутри ЕС. Действительно, с помощью ЛЭП электричество в Евросоюз не поставляется и вряд ли будет поставляться в будущем. К подобному развитию энергетики готовы лишь отдельные ассоциианты с ЕС. Но в пределы границ каноничного Евросоюза необходимо ввозить 85 % нефти и нефтепродуктов и более 70 % природного газа уже сейчас. Это так называемый чистый импорт энергии в ЕС, количественно растущий год от года. Природный газ по совокупности потребительских характеристик (теплоемкость, универсальность использования, минимальные выбросы продуктов сгорания в атмосферу и т.д.) имеет приоритетное значение для европейской промышленности и ЖКХ. Как в 2015, так и в 2030 годах. Диаграмма газовых закупок ЕС делится на три идентичных сектора:

— 150-160 млрд. м3 приходится на добычу в странах ЕС (в Нидерландах и Великобритании);

— 150-160 млрд. м3 поставляет российский Газпром;

— 160-180 млрд. м3 поступает из Северной Африки, с Ближнего Востока, из стран Карибского бассейна, Латинской Америки и из Норвегии. 

Что в сумме дает 470-500 млрд. м3 голубого топлива в год для энергетических нужд единой Европы.

При политическом желании ослабить зависимость ЕС от российского газа выясняется, что первоочередной замены требует добыча внутри самого Евросоюза.

Голландские и британские месторождения природного газа иссякают. Пик производства на них давно пройден, с 2006 года фиксируется равномерный спад. По оценкам самих еврочиновников, к 2030 году страны ЕС будут добывать от силы 60 млрд. ежегодных кубометров. Это при условии, что

Великобритания не покинет Евросоюз, привычно обособившись на островах от проблем голодных неофитов. Спрос же на природный газ в Европе ежегодно растет в среднем на 0.6 %. В перспективе – до 1.6 %. Налицо дефицит как минимум в 100 миллиардов кубометров, который следует чем-то восполнить – еще до посягательства на экспортные позиции Газпрома.

Страны Северной Африки – Ливия и Алжир – исправно снабжают южную Европу природным газом. Однако Ливия разорвана внутренним конфликтом после натовского избавления от тирании. 12 млрд. газовых кубометров в бывшей Джамахирии добывается и даже перекачивается по средиземноморскому трубопроводу в Италию. Но о каком-либо наращивании добычи или геологоразведке речи не идет. Сохранить бы «трубу» с имеющимися месторождениями, насосами и компрессорными станциями. Алжир (кстати, с 2005 года пребывающий в статусе ассоциированного члена ЕС) добывает 78 млрд. м3. Но экспортирует сжиженный газ большей частью на азиатские рынки, что объясняется их ценовой привлекательностью.

Аналогичного экспортного вектора придерживаются страны Персидского Залива. Ничего личного, всего лишь полуторная выгода по сравнению с поставками газа в Европу.

И даже Иран с его огромными газовыми запасами в случае ослабления углеводородного эмбарго первым делом постарается выйти на китайский, японский и корейский, вьетнамский и т.п. рынки сбыта СПГ. Хотя бы по причине большей независимости этих рынков от запретов, диктуемых из Вашингтона.

Европейские закупки 1-2 миллиардов кубометров газа в Тринидаде и Тобаго, Нигерии или Египте на фоне ежегодных потребностей ЕС в 500 млрд. м3 не характеризуют диверсификационный потенциал, а скорее представляют географический интерес. Экспорт газа из Израиля в Европу пока что пребывает на стадии экспертных побасенок с эпиграфом «А вот если бы…». 

О трансокеанских поставках сланцевого газа из США в Европе говорят, как о скверном покойнике. Хорошего сказать нечего, остается многозначительно помалкивать со скорбным выражением лица.

Проекты трубопроводных поставок из Азербайджана, Туркмении, других стран Средней Азии и Ближнего Востока через Турцию смогут осуществиться не ранее 2020 года. Впрочем, судьба трубопровода Набукко – пять лет как громогласно основанного и три года как втихомолку списанного в архив несбывшихся надежд – оптимизма этим планам не добавляет. Как и реалистичности с экономической обоснованностью.

Все прожекты по европейскому розыску газоносных сланцев – от Швеции и Прибалтики до Польши и Украины – окончились признанием бесперспективности дальнейшего бурения.

Остается Норвегия. Единственное европейское государство (кроме РФ, разумеется), наращивающее свою добычу газообразных углеводородов. Если в 2000 году страна фьордов поставила на внешние рынки 47 млрд. м3, то в 2014 удалось выйти на 115 млрд. м3 природного газа в год. На норвежский газ уповает Литва со своим долгостроем-терминалом СПГ, на него надеется украинское правительство (не имея никакого терминала, разве что для приема кредитной наличности). Рост газовой добычи в Норвегии породил удивительные иллюзии ее неисчерпаемости. Между тем норвежский газ в лучшем случае способен заместить падение производительности в Великобритании и Голландии. На период до 2020 года, после чего придется замещать уже его.

Все нефтегазовые месторождения Норвегии расположены на шельфе Северного моря. Северная страна добилась действительно больших успехов в строительстве буровых платформ, в их эффективной эксплуатации, в обеспечении экологической чистоты на всех этапах работы, в жестком участии государства в распределении углеводородных доходов, в создании полной технологической цепочки по разработке теплоемких углеводородов.

Однако с начала XXI века на норвежском шельфе не было найдено ни одного нового крупного месторождения природного газа. Впрочем, как и нефти. При многократно возросших вложениях в геологоразведку и организацию добычи. С 70 миллиардов крон в 2004 до 230 миллиардов крон в 2014 году (9 млрд. $ и 37 млрд. $ соответственно). При необходимости эксплуатировать десятки платформ над скудеющими месторождениями, при снижении инвестиций в геологоразведку и организацию добычи сразу до 180 млрд. крон в этом году (на 21 % по сравнению с 2014 годом). При агрессивной политике норвежских госкомпаний на европейском газовом рынке, при их стремлении законтраковать как можно большие объемы. В том числе по льготным спотовым ценам. При полной независимости самой Норвегии от собственных углеводородов – 99 % (!) электроэнергии в стране вырабатывается на гидроэлектростанциях, оставшийся процент накручивается ветровыми генераторами. При доказанных объемах всех газовых месторождений Норвегии в 2.6 триллиона кубометров. Из которых ровно половина приходится на единственную и действительно уникальную разработку Troll. Однако несколько странно выстраивать долгосрочную энергетическую стратегию целого континента в надежде найти под соленой толщей вод еще несколько обильных аналогов месторождения Troll. Тем более если за 14 предыдущих лет не было найдено ни одного, а с 2015 года инвестиции в разведку решено резко сократить. И все это – в условиях серьезного падения мировых цен на нефть и на природный газ. Большинство контрактов на его поставку по стоимости привязаны к черному золоту.

Разумеется, Евросоюз в любом случае будет обеспечен энергоресурсами. Другое дело, что уже через несколько лет в ЕС образуется дефицит газообразного топлива европейской добычи – как британского и голландского, так и норвежского. Именно поэтому главный ответ ЕС на энергетический вызов эпохи заключен не в постройке газопроводов или ПХГ, не в создании новых хабов и трубопроводных интерконнекторов, не в возведении терминалов и судов для СПГ. А вформировании единой бюрократической структуры для переговоров с Газпромом. Для приобретения дешевого трубопроводного газа из России – по единой цене и на много лет вперед.

Потому что к 2020 году зависимость Старого Света от российского газа возрастет с нынешних 30 % до половины от всех европейских потребностей. Если сохранится поступательное развитие континентальной экономики, пусть и на колеблющихся волнах рецессии-стагнации. Другого газа в количествах, потребных для Европы и по приемлемой для Европы цене в мире попросту нет. В глубинах Сибири имеется 50 триллионов кубометров природного газа. Это во много раз больше, чем у Норвегии, Великобритании и Голландии, вместе взятых. За эти объемы и вокруг их судьбы идет геополитическая борьба.

Если Евросоюз желает выторговать для себя ценовые преференции и единый тариф, то Вашингтону выгоден газовый разрыв Брюсселя и Москвы. С переориентацией ЕС на сжиженный газ, с полуторным ростом себестоимости европейской продукции в реальных секторах экономики, с тяжелейшими финансовыми последствиями от Лиссабона до Владивостока. Именно в рамках нынешней американской внешней политики разваливается целая европейская страна, важнейший транзитер российского газа в Европу. В эти же рамки укладываются препоны на пути газопровода Южный Поток, санкционные ограничения на разработку и финансирование сибирских углеводородных месторождений. Присоединяясь к американскому давлению на энергетический сектор российской экономики, Евросоюз стреляет сам в себя. Причем не в ногу, а гораздо ближе к голове.

Даша Гасанова

Источник: grtribune.ru