Российские ученые представили культурологическое исследование протестных митингов 2011–2012 годов
В правозащитном центре «Мемориал» прошла презентация коллективной монографии «Мы не немы: Антропология протеста в России 2011–2012 годов». Составители сборника — руководитель Центра городской антропологии КБ «Стрелка» Михаил Алексеевский и научный сотрудник лаборатории теоретической фольклористики при Школе актуальных гуманитарных исследований РАНХиГС Александра Архипова.
«Эта коллективная монография, включающая научные статьи и фотоматериалы, была подготовлена коллективом российских антропологов, фольклористов, лингвистов и социологов, объединивших свои усилия, чтобы комплексно исследовать одно из самых ярких явлений общественной жизни постсоветской России — волну протестов, связанных с результатами выборов в Государственную думу в декабре 2011 года. Проанализировав социальные, фольклорные и лингвистические явления, стоящие за уличными акциями протеста, авторы сборника пытаются понять, зачем сторонники честных выборов делали смешные самодельные плакаты, приходили на демонстрации в странных костюмах и раздавали всем окружающим «кровавые доллары Госдепа» с портретами Барака Обамы и Хиллари Клинтон», — говорится в аннотации.
Концепция коллективной монографии заключалась в том, чтобы «показать, какие социальные, фольклорные и лингвистические явления стоят за всем тем, что теперь принято называть протестным движением, какие культурные механизмы актуализируются во время митингов». «Российская действительность, которая до этого долгое время напоминала эпоху брежневского застоя, меняется весьма стремительно, и есть определенные опасения, связанные с тем, что, пока книга готовится к печати, отдельные положения, высказанные авторами статей, могут устареть, а предположения и прогнозы — не оправдаться. Этого невозможно избежать, однако в таком развитии событий нет и ничего страшного. Каждое научное исследование, претендующее на изучение актуальных событий настоящего, рано или поздно обретает историческое измерение. Таким образом, статьи, представленные в данном сборнике, демонстрируют, как представители различных гуманитарных специальностей анализировали и интерпретировали формы протестной активности в России в 2011–2013 гг.», — пишут составители во вступлении.
Книга вышла в издательстве Эстонского литературного музея — ни один российский издатель не заинтересовался культурологическим исследованием митингов против фальсификации итогов выборов в Госдуму шестого созыва.
«Никто не говорил «такую книгу кровавый режим запрещает публиковать». Но, тем не менее, намерения всех издателей испарялись в воздухе», — объяснила Архипова.
Заведующий лабораторией фольклористики РГГУ Андрей Мороз вспомнил, как включился в изучение митингов. В сборнике он выступил со статьей «Слово и образ на протестных плакатах». Первая акция 5 декабря 2011 года застала филолога в поезде из Москвы в Петербург. Услышав по радио, что «прогрессивное человечество теперь носит белые ленты», профессор повязал себе на руку марлевый бинт и «начал ходить по Питеру, провоцируя добропорядочных граждан». Вернувшись в столицу, на первый митинг на Болотной площади 10 декабря он пошел с фотоаппаратом. В результате его полевых исследований в Фейсбуке возникла группа фольклор «Снежной революции» для фиксации «анекдотов, демотиваторов, лозунгов, граффити, фотожаб», связанных с протестной активностью.
«Одним из важных мотивов всей волны протестов первой половины прошедшего года является мотив голоса/немоты. Уже 10 декабря 2011 года на митинге на Болотной площади появились люди с медицинскими масками на лицах или со ртами, заклеенными наклейками с текстом «Мой голос украли». Игра слов, основанная на полисемии лексемы голос, вызвала к жизни лозунг «Мы не немы» (тогда же там же), перефразирующий фразу из советской азбуки 1919 г. «Долой неграмотность: Букварь для взрослых», которая потом кочевала из букваря в букварь: «Мы не рабы! Рабы не мы!» 24 декабря 2012 г. во время митинга на проспекте Сахарова в Москве на плакатах была изображена русалочка из одноименного мультфильма (реж. И. Аксенчук, 1968 г.) по мотивам сказки Андерсена. Плакат реализовал ту же игру слов — русалочка говорит ведьме: «Отдам голос по своему выбору». На этом примере можно наблюдать, как формируется синкретический язык уличных акций, сочетающий в себе слово, изображение, действие и ряд других выразительных средств», — пишет Мороз.
Участники митинга оппозиции «За честные выборы» в Москве, 10 декабря 2011 года. Фото: Алексей Куденко / РИА Новости
Михаил Алексеевский упомянул о предыдущей книге, посвященной протестному фольклору — «Азбуке протеста» под редакцией Вадима Лурье. Это энциклопедия связанных с выборами и протестом понятий (бадминтон, Добби, Гаусс, презерватив и т.д.), ставших известными в период с декабря 2011 по апрель 2012 года. По словам филолога, протестующие изображали на своих плакатах множество интернет-мемов, а со временем и сами митинги стали темой для демотиваторов. Алексеевский напомнил о наиболее популярных: бараны, агенты Госдепа, евреи, квартиры для ОМОНа, сравнения с Перестройкой, презервативы,санкционированный митинг и других.
Ведущая дискуссии Галина Юзефович посетовала, что несколько приглашенных диспутантов не пришли, в частности, филолог Гасан Гусейнов, поэтому за всех придется отвечать экономисту и проректору Высшей школы экономики Константину Сонину.
— У меня важный вопрос, который можно потом задать тем, кто изучал митинги, а начнем мы с вас, Константин. Скажите, что случилось? Мы плохо протестовали? Почему события двухлетней давности вызывают острую печаль, ностальгию и ощущение утраты? Это вопрос не экономисту, а ветерану движения, — спросила Юзефович.
— Какой я ветеран движения! — возмутился Сонин. — Я два митинга вообще пропустил…
«Чем больше мы смотрим на эти протесты, тем меньше понятно. Настоящий ученый должен когда-то сказать: «Мы изучили столько-то, многое ли мы понимаем?». Да ничего мы не понимаем! Есть большая литература, есть хорошие гипотезы. У меня, скажем, есть статья, разбирающая случаи «арабской весны» — что нам это говорит про российские протесты? Мало что. Потому что на уровне газетной публицистики похожего много, а глубже — мало. Какую ни посмотришь разумную теорию, связывающую протесты с экономическим положением, протесты конца девяностых гораздо естественнее вытекали из экономического положения, чем протесты 2011 года. То же самое касается фальсификаций выборов, которые к этому моменту в России были уже восемь лет. Почему вдруг эти выборы, на которых была не самая массовая фальсификация, вызвали такую реакцию? Насколько плохо понятно, почему все это возникло, еще хуже понятно, почему все затухло. Администрации президента кажется, что они приняли умные меры и все пошло на спад: там подкупили, кто-то из лидеров протеста поехал выступать в Сочи, кого-то под домашней протест посадили, кто-то эмигрировал… Но будто Мубарак [Хосни Мубарак — президент Египета, смещенный революцией в 2011 году. — РП] всего этого не делал! Это максимально неудовлетворительный, но максимально честный ответ: не знаю я, почему протесты возникли, и тем более, не понимаю, почему потухли», — рассуждает Сонин.
Участники митинга оппозиции «За честные выборы» в Москве, 4 февраля 2012 года. Фото: Владимир Вяткин / РИА Новости
Авторы сборника Мария Головина (факультет философии РГГУ) и Елизавета Семирханова (Центр исследований религий РГГУ) первыми составили анкеты и провели детальный опрос среди протестующих на Болотной площади 10 декабря 2011 года. Его результаты изложены в статье «»Вы нас даже не представляете»: социальный портрет митингующих в динамике».
«Социальный портрет московского митингующего можно описать следующим образом. В социально-демографическом аспекте они представляют собой экономически активных людей высокого достатка. Их возраст может колебаться от 28 до 39 лет, что означает для них возможное беспокойство относительно карьерных перспектив или за недавно начатую карьеру. При этом чувство экономической нестабильности и материальное благосостояние не были для них решающими факторами для участия в протестном движении. По всей видимости, мы можем поговорить о том, что митингующих объединяет в первую очередь появившийся интерес к политической жизни и запрос на участие в ней. С развитием протестного движения видно, как этот интерес оформлялся и принимал для некоторых социальных микрогрупп конкретные практические формы, такие, например, как активное участие в президентских выборах в качестве наблюдателей (напомним, что за период с 24 декабря по 5 марта число наблюдателей в выборке выросло более чем в два раза)», — пишут исследователи.
Сонин заметил, что после протестной волны увеличились расходы в бюджетном секторе: за последние три года заметно выросла зарплата преподавателей, врачей и ученых в Москве. Таким образом, если взять за правду грубую модель, по которой люди митингуют, когда недовольны, то из нее следует, что в протесте участвовали люди, связанные с бюджетом и потерявшие интерес к протестному движению после изменения бюджетной политики.
По данным Головиной и Семирхановой, в митингах на Болотной и шествии по Якиманке более 80% участников составили люди с высшем образованием. В интервью «Русской планете» социолог Александр Бикбов приводил более скромные цифры, основанные на опросах Независимой исследовательской инициативы митингов — по его словам, среди протестующих было 60–70% людей «с дипломами не самых плохих университетов». По словам Бикбова, они вышли на улицы не из-за экономического неблагополучия, а в связи «с нарушением границы взаимного невмешательства, существовавшей между образованными, культурными, по мере сил поддерживающими законность людьми и властями, которые эти люди устойчиво характеризуют как коррумпированные, насильственные и бескультурные».
Станислав Наранович
Источник: rusplt.ru
